disconnect

Когда ребёнок был ребёнком, он не знал, что он ребёнок. Все его воодушевляло, и все души сливались в единое целое. Когда ребёнок был ребёнком, у него не было ни суждений, ни привычек. Часто он садился, скрестив ноги, а потом срывался и бежал. У него были густые вихры, и он корчил рожи, когда его фотографировали.



Когда ребёнок был ребёнком, это было время вопросов: Почему я — это я, и почему я — это не ты? Почему я здесь, почему не там? Когда началось время и когда кончается пространство? Может быть, наша жизнь под Солнцем — это только сон? Может быть, то, что я вижу, слышу, чувствую — это только мираж мира в этом мире? Существует на самом деле зло и есть ли по-настоящему злые люди? Как получается, что до того как я стал тем, кто я есть, меня не было, и что однажды я перестану быть тем, кто я есть?



Когда ребёнок был ребёнком, он хотел, чтобы ручеёк был рекой, река бурным потоком, а лужа – морем...

Когда ребёнок был ребёнком, ему хватало яблок и хлеба, чтобы наесться. Так было всегда. Когда ребёнок был ребёнком, ягоды сами падали ему в руки, как это делают только ягоды. И так было всегда.

Неспелые орехи пощипывали ему язык. Так было всегда. Забравшись на гору, он мечтал забраться на другую, еще выше.

А попав в какой-нибудь город, мечтал оказаться в другом, еще большем. Так было всегда.



Забравшись на дерево, он тянул руку к вишням, и испытывал восторг такой же, как сейчас. Стеснялся незнакомых людей так же, как сейчас. Он ждал первого снега, ждет его и теперь. Когда ребёнок был ребёнком, он метнул в дерево палку, как копье, и она до сих пор дрожит.



Когда ребёнок был ребёнком, он терпеть не мог шпинат, зеленый горошек, рисовую кашу и вареную цветную капусту. А теперь он все это ест и не потому что его заставляют… Когда ребёнок был ребёнком, он однажды проснулся в чужой постели, а теперь это происходит с ним постоянно. Тогда многие люди казались ему красивыми, а теперь — лишь некоторые.

Он имел ясные представления о рае, а теперь он о нем лишь догадывается. Тогда он не думал о небытие, а теперь трепещет перед ним.

Когда ребёнок был ребёнком, его жизнь была вдохновенной игрой, а теперь вдохновение иногда посещает его во время работы…

Мы живем как свиньи и дохнем как свиньи только потому, что мы друг другу никто.

Ну да. Меня заставили его посмотреть. Посмотреть, как человек, которому еще не все равно, борется с государственной машиной и с безразличием людей даже к возможной смерти. И все кому не лень пытаются ткнуть его лицом в "они тебе никто"/"всем на все класть"/"каждый сам за себя".

— А люди? Живые люди, урод!
— Закрой рот, сука! Давно ты о людях стала думать? Когда 800 человек разом сдохнуть может? А когда они по одному дохли, ты о них думала?

— Что ты стоишь тут, поехали!
— Ни ментов нет, ни пожарки.
— А ты крикни ещё громче, может, они появятся?
— Они должны же были быть.
— Кому они что должны? Ты что как ребенок? Ты в каком мире живешь?

А потом мне сказали, что если я такая же наивная, то буду так же в грязи валяться. Но разве это наивность? А как же добро, взаимопомощь?
И я больше не понимаю, как себя вести, когда белое это черное, а черное это белое. Мне страшно даже просто двигаться на автопилоте так, что внутри все скручивает. Я не знаю, куда мне идти. И кажется кто то не спит третью ночь.

Тем, кто ложится спать - спокойного сна.

Ненавижу окраины города.
Молчание, паника, паника...

Нашла сегодня крылья возле дома.
Стояла и смотрела на них минуты три, потом пошла за фотоаппаратом. Не знаю зачем. Если испытываешь отвращение от трупов животных, то долго не продержишься. Здесь каждую ночь кого то убивают/грабят/насилуют/отрывают крылья (в прямом и переносном смысле). Чего еще можно ожидать от цыганских районов. Самое странное, что это никогда не вызывало во мне ужаса, страха или чего то подобного, как будто так и должно быть.
Тут пахнет безнадежностью и жжеными покрышками. Бомжи так греются возле мусорных баков. Кутаются в рваные военные бушлаты и постоянно матерятся, но зато никого не трогают. А вот цыганки научили меня не смотреть людям в глаза. Вообще никому не смотреть здесь в глаза, иначе вляпаешься в какое нибудь дерьмо.
Все эти картины убогой жизни на окраинах, еле живые озлобленные старухи возле подъездов, опухшие от паленой водки алкаши, подростки, прыгающие каждый год с крыш, и то, как какая нибудь мать-одиночка пытается уберечь от грязи своих сопливых детей, вызывают во мне лишь отвратительное сострадание, когда ты смотришь на полудохлого голубя, смотришь прямо в его ярко оранжевый глаз и ничего не можешь сделать, просто ждешь, когда он наконец перестанет мучиться.
А потом во мне вскипает целое море ненависти ко всему, что сделало эту улицу такой уродливой, и хочется, чтобы собаки разорвали меня на части. О чем еще здесь думать, кроме суицида. Тогда продавщица-склерозница, которая уже три года не может запомнить, что мне есть 18, перестанет спрашивать каждый день паспорт.

Я скатываюсь ниже, чем жизни работников магазина "магнит".

"Почему тебя так трясет?"
"Смотри, у тебя седой волос!"
"Да не ври, кошки так не могут царапать."
"Почему ты не можешь найти работу?"
"Как дальше жить собираешься?"
"Как дела, как дела, какделакакделакакдела, как твои гребаные дела?!"

Я обматываюсь километрами проводов от наушников, но все равно слышу, как истошно орет ребенок на коленях у матери. И впервые за столько лет мне стало все равно, что будет дальше. Кажется, если прямо сейчас под ноги упадет атомная бомба, мое выражение лица больше никогда не поменяется. Пропали все желания, кроме одного: чтобы хватило мелочи на сигареты, а может и на дешевые наушники. Я не хочу становиться лучше, для кого то стараться, оправдывать ожидания, искать плюсы среди бесконечных минусов. Чего вы ждете от меня? Квартира в центре, семья, дети, иномарка с рук? Фундамент из высшего образования, стабильное будущее, уверенность в завтрашнем дне? Да ебись оно все конем.

М. вытаскивает меня за рукав из маршрутки, говорит:
- Пойдем выпьем.
- У меня нет денег.
- Ну и что?
Нас выселяют из нашей квартиры.
Прости, что я затопил ее спиртом.
Действительно, ну и что? Вдруг вспоминаю, что забыла загадать желание на Рождество. Забыла прожить еще один год по-человечески.

Однажды я проснусь в области по пояс в снегу
Без еды, без тепла, без одежды,
Без маломальской надежды.
Однажды я проснусь в банке из под варенья,
В матрешке, в доме, который построил неизвестный мне Джек,
В качестве его любимой жертвы.

Я вытаскиваю себя за шиворот на улицу из теплого подъезда. От первого холодного вздоха в горле встает ком. Некуда идти. Не с кем идти. Уже неважно. Все равно никогда не привыкну к одиночеству. Чтобы не думать, не вспоминать, не жалеть нужно чувствовать боль. Поэтому я оставляю дома перчатки, подставляю пальцы холодному ветру. Как будто тысячи иголок втыкаются тебе в руки, а потом ты перестаешь что либо чувствовать. Если бы можно было так сделать с душой: просто закопать ее поглубже в сугроб и ждать, пока все замерзнет и потеряет способность ощущать внешние раздражители.
На перекрестке стоит парень с гитарой. У него длинная рыжая борода и красивый голос. Люди проходят мимо, прячут лицо в шарфах, руки в карманах, взгляд под ноги. Я отдаю ему последнюю мелочь, зажатую в кулаке. Ничего не чувствую, как будто у меня и вовсе нет пальцев, но монеты сыплются в черную вязаную шапку. Парень улыбается, говорит спасибо. Надеюсь, хотя бы ты будешь вспоминать обо мне что то хорошее.

Затащить себя домой так же сложно, как и выйти на улицу. Словно тебе нигде нет места, но ты все равно пытаешься привыкнуть к чему то. К дворам или к старой кровати.
Средний и указательный пальцы обморожены. Теперь в комнате пахнет "спасателем". Сестра мазала его на сгоревшие плечи в июле. Теперь в комнате пахнет летом.
Я не люблю лето.

- Я бы хотел, чтобы меня сбросили со скалы, и мое тело расплющилось о камни.
Только чтобы на похоронах было мало людей. Не хочу, чтобы на меня смотрели.
- От тебя же останется одна лепешка. Зачем им на тебя такого смотреть?
- Не хочу, чтобы на меня смотрели. Не хочу, чтобы я лежал в ящике, и все смотрели на меня.
- Зная тебя, скажу: ты будешь жить вечно.

Я случайно увидела свое отражение в витрине магазина и расплакалась. Хотела разбить зеркало в своей комнате, но не решилась, потому что мать свернет мне шею. Она не поймет, как можно ненавидеть себя до такой степени.
Всегда боялась себе в этом признаться, а теперь я боюсь выходить из квартиры, потому что каждую минуту мне хочется зарыться под землю, чтобы на меня никто не смотрел.
Но даже дома мне не становится лучше.
"Ты ничего не добьешься с таким настроением!"
"Будешь работать уборщицей всю жизнь!"
"Как ты проживешь одна, когда мы умрем?"
"Ты ничего еще в жизни не сделала, чтобы так со мной разговаривать!"
Спасибо, мам. Ты окончательно убедила меня в том, что я пустое место, и что во всех моих попытках и стараниях нет смысла, и что я всю жизнь буду одна, потому что слишком добрая и наивная, и что ничего уже не наладится. Будет все как сейчас или еще хуже. Ведь всегда есть, куда скатываться.

Я не люблю праздники, потому что в эти моменты ты еще острее ощущаешь, что в твоей жизни что то идет не так.
Помню свой самый худший новый год, когда я скулила в углу всю ночь, и жалела, что не могу заснуть, пока в соседней комнате по телевизору шли тошнотворные концерты на первом канале. Тогда мне казалось, что ниже опускаться некуда, что ты уже стал самым жалким человеком в этом городе, потому что за окном люди смеются, запускают салюты и разливают по снегу шампанское, а ты даже не можешь улыбнуться.
Но теперь у меня достаточно ума для того, чтобы понять - это просто зависть. Детская обида, твоя собственная неполноценность, и это только ты виноват. Виноват, что не можешь радоваться как они, одновременно завидуешь им и испытываешь отвращение.

Но иногда полезно почувствовать себя человеком, которому нечего терять. Это позволило мне уйти ночью из дома, никому ничего не сказав, и сделать в этот раз хоть что то по другому.
Я слишком давно не пила, поэтому переборщила с алкоголем. Люди смеются вокруг, и я впервые смеюсь вместе с ними искренне. Мне весело, потому что я ничего не помню. Это и есть, то что мне нужно? Машина по стиранию памяти?
Запоминать все цветными картинками - для меня это правильно.
Девушка с белыми, как снег, волосами и красной помадой целует меня в губы и обнимает. Большая черная кошка пытается залезть ко мне на колени. Парень показывает президенту средний палец с серебряным кольцом. В подъезде кто-то протягивает мне зажигалку в виде плитки шоколада. Я запиваю таблетки от тошноты водкой и укутываюсь в красное одеяло. Чьи то руки относят меня на кровать и делают музыку потише.
- Эй, куда ты ее спать уложил, еще рано!
- Не трогай, ей плохо.
Конечно это липовая забота, липовая любовь. Но я знаю, что сегодня меня не бросят, сегодня меня кто-то укладывает спать, завтра кто-то накормит и отвезет домой. Это все не по-настоящему, но пока и такого хватит. По крайней мере в этот раз я не заплакала.

Все тут итоги года подводят. Как ты успел изменить свою никчемную жизнь за некоторый промежуток времени? Как будто в ночь с 31 на 1, пока пьяные соседи пытаются закинуть тебе на балкон петарду, начнется новый жизненный цикл, и уж в следующем году ты точно не будешь таким унылым уебком. Дай, думаю, тоже попробую.


А вообще то я ненавижу новый год. По мне, это самый бессмысленный праздник и завтра, пока Путин будет говорить что то вроде "этот год был тяжелым, следующий будет заебись, отвечаю" я надеюсь напиться, как свинья (так же принято да? жрать и бухать всю ночь) и заснуть недели на две. Так что удачи мне.

Как избавиться от ощущения, что всего лишь за треть жизни ты все проебал? На самом деле у тебя уже нет времени, и оно больше не делает тебя сильнее перед обстоятельствами. Ты уже опоздал на все свои истребители и ракеты, которые могли вывезти тебя из этой атмосферы. Но ведь еще можно попытаться, правда? Попытаться хоть попытаться.
Сегодня я вытащила синицу из пасти кота. Значит ли это, что я еще остаюсь человеком? Ни дочерью, ни подругой, ни социально активной ячейкой общества, ни кем то, кто вечно должен, а просто человеком. Существом, которого разум должен делать сильнее. Но пока он лишь помогает мне в очередной точке невозврата вовремя прятаться под дверью, когда сверху летят ножи и ложки.
Leave don't feel ashamed.
Run forever 'cause I just can't escape from this.