Кладбище книг
Администратор блога: | Natsy Kaede |
Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.
Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель. Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай. Сколько бы ни говорили ей, что ее любят, Лизель не верила, что бросить ее — доказательство любви. Для большинства людей Ганс Хуберман был едва заметен. Не-особенный человек. Разумеется, маляр он был отличный. Музыкальные способности — выше среднего. И все же как-то — уверен, вам встречались такие люди — он умел всегда сливаться с фоном, даже когда стоял первым в очереди. Всегда был вон там. Не видный. Не важный и не особенно ценный. Не-покидание — проявление доверия и любви, часто распознаваемое детьми. Не бросай играть, Папа. Папа остановился. Уронил аккордеон, и его серебряные глаза снова поржавели.
Natsy Kaede
10 мая 2014
+2
1232
Нет комментариев
книги
|
Жизнь у Эда Кеннеди, что называется, не задалась. Заурядный таксист, слабый игрок в карты и совершенно никудышный сердцеед, он бы, пожалуй, так и скоротал свой век безо всякого толку в захолустном городке, если бы по воле случая не совершил героический поступок, сорвав ограбление банка.
Вот тут-то и пришлось ему сделаться посланником. Кто его выбрал на эту роль и с какой целью? Спросите чего попроще. Впрочем, привычка плыть по течению пригодилась Эду и здесь: он безропотно ходит от дома к дому и приносит кому пользу, а кому и вред — это уж как решит избравшая его своим орудием безымянная и безликая сила. Каждая выполненная миссия оставляет в его судьбе неизгладимый след, но приближает ли она разгадку тайны? — Вечно ты влипнешь черт знает во что. То в дурацкую историю, то еще в какую-нибудь хрень. Ты прямо какой-то магнит для хрени, честное слово. Да уж, обычно мы стараемся убедить себя: мол, у меня все в порядке. Но иногда правда выходит наружу, и от нее уже не отвертишься. И ты понимаешь: «я в порядке» — это не утверждение. Это вопрос. Даже сейчас я сижу и думаю, сколько в моей жизни правды, а сколько такого самовнушения. |
На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс — мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает. Дом хранит уйму тайн, и банальные «скелеты в шкафах» — лишь самый понятный угол того незримого мира, куда нет хода из Наружности, где перестают действовать привычные законы пространства-времени.
И еще я знаю, что когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком. Его давно предупредили, что он помрет от первой же затяжки, с тех пор он экспериментирует ежедневно и все бесится, что его надули. |
Ну вот... Перед носом захлопнули дверь.
Нелепо скулить и рычать бесполезно... Воспитанный пес не считает потерь. Он просто уходит походкой нетрезвой. Обидеть легко.А собаку- вдвойне. Убийственность фраз не летит мимо цели. Собачников много, и шкура при мне, Снимаю ошейник- быть может, пристрелят? Бессмысленно жить, если в дом не войдешь. Ты предан и продан за стыд и измену. По мертвому другу- поломанный грош, Куда уж краснее заламывать цену... Я мог бы снести этот глупый замок Скандально небрежным движением лапы. Я мог бы сказать ей... О, если б я мог! Но там за стеною, не всхрипы, а всхрапы... Иду по ступенькам заплеванным вниз, Все было, как должно, все было недаром... Хозяйки моей романтичный каприз Выходит навстречу мятущимся фарам .. Белянин - сестренка из преисподней |
Минотавр топчет звезды...
Там где молоко разлито. Ночь темна. Наверно, поздно Ощущать себя разбитым, Если и хрусталь небесный Уступает грубой силе. Мне сегодня стало тесно В этом доме.Или - или? Или мы совсем не звезды И умрем не так красиво... Может, тихо,может, грозно, Может, даже агрессивно. Или - звезды?!Это значит, С неба падая упрямо, Мы летим туда, где плачут Дети, брошенные мамой. Загадайте пожеланье - Мы замедлим ритм паденья, До последнего свиданья Будет целое мгновенье. Все исполнится, поверьте... Только нам, судьбой забытым,- Тихий хруст зеркальной смерти Под раздвоенным копытом... Белянин "сестренка из преисподней" |
Вкус медной денежки во рту под языком...
Харон весло обмакивает в Лету. Я сам с собой сегодня не знаком И в каждой песне путаю куплеты. Мороз, мороз! Ты не морозь меня. Чего стараться?Ни любви, ни дома.. Никто не ждет, а белого коня И след простыл... Ночная глаукома Навеки ограничивает взор Одним пятно безлико-грязной формы. Лишь зодиак чеканит свой узор, И парки судьбы расшивают в нормы. Нормально... Отдышавшись до петли, Простить,смешав, потери и утраты, Всеядности кладбищенской земли Пожертвовав тупой удар лопаты. За все мои высокие грехи Мне денег в рот Досыпят сами боги, Чтоб я молчал и не читал стихи, Мешая перевозчику в дороге. Белянин " Сестренка из преисподней" |
Тарелки летают по кухне, сам собою закипает чайник, батон и кусок сыра с готовностью кидаются под кухонный нож, красавица обращается в волчицу, лирические стихи звучат грозным заклинанием, вызывая землетрясения, открывая запертые двери, –такова повседневная жизнь поэта Сергея Гнедина. Потому что его любимая жена – ведьма. И далеко не последняя в своей иерархии. Но когда шестнадцатилетняя сестренка жены, приехавшая погостить из Петрозаводска, начинает путешествовать по Темным мирам в образе звезды мультсериала Сейлор Мун, чтобы вершить правосудие от имени Луны, отстреливаться молниями, когда из ниоткуда падают алые розы, пронзая стальными стеблями ни в чем не повинных людей, тут и поэт не выдержит, бросится в самую гущу прозы жизни: найти девчонку, вразумить, уберечь от зла.
Заинтересовал не сам сюжет, а прилагающиеся к нему стихотворения Я пишу тебе в день похорон Слишком солнечно, ветрено слишком Словно древний угрюмый Харон Уподобился в чем-то мальчишкам. Ни к чему был отточенный кол Из дрожащей от злости осины. Я хотел, потому и ушел. Я ослаб, потому что был сильным. Мне не нужно ни шпаги, ни пуль Для того, чтоб рассыпаться прахом. И серебряной ниточки пульс Лишь любовь оборвет одним взмахом. Меловые кресты на дверях Чтоб уже никогда не вернуться. Я пишу тебе , слыша твой страх, Что ты больше не сможешь проснуться. Это просто - еще один раз Встретить смерть в окончательной фразе. И серебряных ласковых глаз Не бояться, сгорая в экстазе. Моим пеплом осыплют камыш И приречный осот. И текуча Станет бывшая жизнь. Ты молчишь. Ты не веришь в божественный случай. Это право твое. А мое - Быть убитым любовью твоею. Как вонзалось святое копье В беззащитно-греховную шею! У тебя еще будет герой Из легенд и забытых пророчеств. Я пишу тебе в день похорон Своих собственных. Спи. Доброй ночи. |
Империя демонов. Само существование в ней – это завораживающий своей смертельно опасной красотой танец, где каждое движение, каждый жест скрывают тайный смысл, сплетаясь в неповторимый узор кровавых интриг. Здесь каждое па может стать роковым. Только тот, кто искренне наслаждается этим искусством, знает: последним этот шаг будет для врагов.
В центре танца – мастер Иллюзий Янус, демон с тысячью масок, его император и великие лорды-демоны, соратники, союзники и враги. Танцуй со мною. Не хочешь? Низшая, тебя никто не спрашивает. Я приказываю. Танцуй со мною. Да. Вот так. Поворот. Па. Еще поворот. Ты быстро учишься, низшая.Нет. Не говори мне своего имени. Оно мне не нужно. Мы закончим танец, и я забуду о тебе. – Этот урод сказал, что ему не нравятся длинные волосы, в них слишком многое можно спрятать, – говорил Янус с искусственным безразличием. – Громкие звуки возможны? – глухо поинтересовалась леди. – Визжи, – устало разрешил голос за спиной. И она завизжала. Так, как никогда еще в жизни, выплескивая ярость, боль и ненависть. Ее еще никогда так не унижали. |
Подростки, страдающие от тяжелой болезни, не собираются сдаваться. Они по-прежнему остаются подростками — ядовитыми, неугомонными, взрывными, бунтующими, равно готовыми и к ненависти, и к любви. Хейзел и Огастус бросают вызов судьбе. Они влюблены друг в друга, их терзает не столько нависшая над ними тень смерти, сколько обычная ревность, злость и непонимание. Они — вместе. Сейчас — вменсте. Но что их ждет впереди?
— Полегчало? — поинтересовался он. — Нет, — буркнул Айзек, тяжело дыша. — В том-то и дело, — сказал Огастус и взглянул на меня. — Боль хочет, чтобы ее чувствовали. — Ты веришь в жизнь после жизни? — Я считаю вечность некорректной концепцией, — ответила я. — Ты сама некорректная концепция, — самодовольно заметил он. — Знаю. Поэтому меня и изъяли из круговорота жизни. — Развитие больных детей неминуемо останавливается. Твоя судьба — прожить свои дни ребенком, каким ты была, когда тебе поставили диагноз, ребенком, который верит в жизнь после окончания книги. Мы, взрослые, относимся к этому с жалостью, поэтому платим за твое лечение, за кислородные баллоны, кормим тебя и поим, хотя вряд ли ты проживешь достаточно долго… |
Однажды Клэй Дженсен находит на крыльце своего дома невзрачную посылку без обратного адреса. Внутри семь аудиокассет — тринадцать историй, рассказанных голосом Ханны Бейкер, девушки, покончившей жизнь самоубийством. К кассетам прилагается карта, на которой звездочками отмечены ставшие роковыми места. И раз сейчас посылка лежит на крыльце Клэя, значит, он стал одной из причин, по которой Ханна Бейкер решила свети счеты с жизнью, и одна из историй будет о нем. Кассету за кассетой, не в силах остановиться, Клэй слушает рассказ Ханны Бейкер, следует по указанному ей маршруту и открывает для себя с новой стороны девушку, в симпатии к которой он нашел в себе силы признаться лишь тогда, когда уже ничего нельзя было изменить.
Они называли нашу планету беременным газообразным инопланетянином, нуждающимся в аборте. «Взорви себя, — говорили они. — Дай нам увидеть то, что у тебя глубоко внутри, все самое темное». Мое глубокое и темное? Вы что, мои гинекологи? |