Похоронил

Собственно, сегодня в полдесятого меня подняли, и мы поехали на кладбище.
Я не чувствовал ничего, пока не увидел удачно вставший между деревьями ритуальный автобус, за которым не было ничего видно. Тяжелое ощущение сдавило грудь. Тетя была серой, как кукла, ее подбородок торчал несколько уродливо, а ее лицо не было похоже на сорокапятилетнюю женщину, а гораздо старее.
Рядом со мной плакала ее дочь, и мне было несколько неловко, что я стою с мордой кирпичом. Я думал только о том, чтобы потрогать ее, но решил не мешать плачущим вокруг гроба женщинам. Я должен был выполнить свой долг и обнял отца, а затем деда. Когда дедушка обнял меня, я почувствовал, как он со скулежом содрогается.
Спазм вцепился мне в горло и застрял в нем. Боль от этого была удушающей, но при этом глотку будто распирало, и я думал, что произойдет раньше - моя голова взорвется от давления, или я разревусь? Меня цепанула именно реакция дедушки.
Мы сели по машинам и поехали в храм. Я накинул бабушкин платок, и мы вошли в калитку. Гроб нести не спешили, и мы медленно двигались к церкви мимо попрошаек. Бабушка заметила красивый розовый куст.
Когда мы вошли в храм, там был гроб, и я удивился, мол, уже принесли? Но заметил, что это не Оксана, а бабушка какая-то левая. Ее лицо тоже было серым и застывшим. Принесли тетю. Но от них не веяло той страшной энергией смерти, которую я так красочно себе описывал. Раздали свечи. Муж покойной попытался зажечь свечу в этом рисе с изюмом зажигалкой. Пришла женщина из храма, что-то объяснила, и началось отпевание.
Хор пел красиво и очень гармонично, местами вступал батюшка. Он размахивал своим кадилом, и запах ладана смачно ударял мне в нос каждый раз, когда он обходил оба гроба. Порой казалось, что он слишком мало поет, но пару раз он пел долго.
Я вдруг увидел, как поседел и начал лысеть отец. Я стал относиться к нему чуть сердобольнее.
Тетю забивать не стали, а вот бабушку ту накрыли, и мужички быстро и ловко вгоняли в гроб гвозди, и с каждым ударом горло сжималось все сильнее. Я был испуган этим звуком, но нечто говорило мне не реветь, и я не ревел.
Мы вышли за гробом из храма и поехали на кладбище. Я за это время ни разу не перекрестился.
Мы оказались на дороге рядом с бабушкиной могилой. Все кладбище поросло высокой и густой травой, и, несмотря на торчащие кресты, я не замечал иногда могил и ходил прямо по ним, а маман прогонял меня с них.
Могильщики копали. Вертикальный срез земли был ровным. Но мне казалось, что гроб не поместится.
Гроб тети положили прямо на могилу бабушки, женщины продолжали плакать и соболезновать о том, что больше никогда ее не увидят. А я все боялся пропустить свой шанс встретиться со страхом.
Они наконец докопали, и все прошли рядом с гробом. Я не стал целовать ее в лоб, я просто прикоснулся к ее лицу, но не почувствовал жуткого холода - оно было нормальным. Это было не страшно. Но неприятно.
Когда гроб заколачивали, мне снова показалось, что я сейчас лопну от натуги в горле.
Могильщики подцепили его лентами и практически сбросили в могилу. Поместился.
Я успокоился только после того, как последний ком земли упал на гроб, и дальше закапывали уже почти бесшумно. Муж покойной тем временем наехал на кого-то из-за того, что телефон зазвонил, а я косился на двоюродную сестру, дочь Оксаны, я видел, как она стреляет в меня глазками, и мне хотелось сказать ей что-то, но я знал, что моя неискренность лучше не сделает.
Поехали в кафе, тридцать человек стояли, курили, мыли руки. Зашли в кафе. Оно было пошлым, а кухня - херня.
Я не успел занять места рядом с мамой и бабушкой, и меня посадили к деду. Я вообще поминки не люблю, лишний повод побухать и наесться. Себе, естественно, не наливал, да и есть не собирался, но все вокруг надоедали своим "ну съешь что-нибудь", так что я плюхнул себе в тарелку оливье и взял огурец с соком. Салат был не оч.
Люди говорили тосты, а я тупо сидел и не знал, куда себя деть. Официантка то и дело приносила графины с соком, я ел хлеб и огурцы, пытаясь клевать и противный оливье, но было не оч. Картошечку принесли, мясо... в общем, все как обычно. Мы говорили с дедушкой, и я не заметил момента, когда зал почти опустел.
Мы и сами вышли подышать, и я слушал, как мама с отцом говорят о папиной приемной дочери, как она на работе деньги просрала уже второй раз, уже на тридцать тысяч.
Огурцы в меня уже не лезли, но мне надо было жевать. Наконец поехали домой, завезли дедушку, купили холодных напитков. Но настроение мое даже аниме не спасло.