Гордый Красный

Ты меня слышишь, милая?

Это снова я, твой Кот.

Стираю лапкой рыхлый снег, и вижу твое имя на плите.

Я, правда, не хотел, чтобы все закончилось именно так, но, увы и ах, сделанного не воротишь, сказанного не изменишь.

Ты была такой милой, неповторимой и самой лучшей. Помнишь, по вечерам мы садились перед стареньким телевизором и смотрели фильмы? Нет? А я помню...

Ты любила комедии, я же - разные ужастики, но ты до одури боялась их, поэтому я молчал, чтобы не обижать тебя.

Я ведь полюбил тебя со временем. Принял все твои, иногда глупые привычки, старался не шипеть каждый раз, когда ты делала мне больно.

Видимо, какой-то там Бог, про которого ты так любила говорить, что-то не так сделал, и теперь ты лежишь под двумя метрами земли в черном шкафе.

Я видел, как тебя опускали в глубокую яму. Царапался, кричал, голос надрывал, чтобы этого не делали, но меня тогда резко почему-то в сон потянуло, и я очнулся в каком-то белом доме.

Несколько Лун меня не хотели пускать к тебе, но теперь я здесь, и почему то на сердце больно и душу что-то царапает.

Скажи, я ведь только уснул, и завтра мы пойдем опять выбирать мои любимые консервы?

Скажи! Почему ты молчишь? Пожалуйста…

Но я ничего не слышу, только ветер больно по ушам и холодно становится, что даже лап не чувствую.

Но я не хочу уходить, я хотел бы с тобой остаться. Но я не могу, инстинкты сильнее чувств.

Ты прости меня, милая, я завтра приду, как только солнце встанет, бегом к тебе.

А сейчас, я пойду, а то вон, хвост даже слушаться не хочет.

Врачи лишь качали головами и отводили взгляды, когда к ним приходила молодая девушка и просила встречи с парнем, сидящим в камере под номером «46».

И мало кто мог узнать в худом, грязном, с отросшими волосами и щетиной на щеках существе, некогда молодого и радующегося жизни парня, имя которого было нацарапано на табличке под тем самым номером.

Котофей Дмитриевич. 21 год. Шизофрения тяжелой степени.