zerrissen

Он снова начал пить. И винит в этом меня, моё состояние, моё "нежелание лечиться". Я понимаю, это в нём говорит отчаяние, навалившиеся на голову проблемы в виде неудачного отпрыска. Он воспринимает меня как неудачное вложение. И его не заботит, что я сам предлагал с тринадцати лет избавить его от моего присутствия. Он не захотел. Он говорил: "Что ты такое несёшь? Ходи в школу и получай пятёрки, малой". И я ходил. И я получал. А он становился всё мрачнее и мрачнее с каждым днём. Почему? Потому что он с самого начала знал, что "из меня ничего путного не выйдет". Я был не таким, каким он хотел меня видеть, с самого начала, буквально с момента рождения. Я не плакал, не кричал, не произносил ни звука.

Естественно, больной ребёнок - это пятно на Его репутации. Как будто это Его вина, будто это Он виноват, Он не способен зачать здоровое дитя, Он - переносчик некачественного генетического материала. Её Он никогда ни в чём не винил. О мёртвых либо хорошо, либо ничего.

К шести годам моя медицинская карточка по толщине была готова соперничать с "Тихим Доном" или с парой томов "Войны и Мира". Он продолжал мрачнеть. С трудом удалось впихнуть меня в обычную школу. Не то, чтобы это была плохая идея. Школа мне нравилась. Было интересно смотреть на других детей, слушать учителя, рассматривать картинки в ярких учебниках. Я ни с кем никогда не разговаривал, а учителям отвечал исключительно письменно. До самого выпускного никто в школе не знал, что я умею говорить.

Я не видел необходимости в общении. Мне было велено ходить в школу и получать пятёрки. Никто не говорил мне заводить друзей и учиться общению. Ребёнком и подростком я больше походил на робота, который делает только то, что ему говорят. Таким я и вырос.

Теперь мы медленно, но верно движемся к "норме", к самостоятельности. Учимся обеспечивать себя, принимать решения и брать на себя ответственность за собственную жизнь. Они объясняли мне необходимость всего этого тысячу раз, но я так и не понял. Возможно, это просто последствия какой-то внутренней поломки, до которой всё никак не добраться. Сломанная деталь находится в самой глубине, чтобы добраться до неё, нужно снять всю обшивку, разобрать огромный кусок механизма, распутать клубок спутавшихся проводов. И только тогда добраться до поломки и решить, что с ней делать.

Я терпелив.

А Он - нет. Он в отчаянии. Он не молодеет, Ему всё труднее ухаживать за мной, всё труднее меня содержать. Близится день Его выхода на пенсию. Этой пенсии будет едва хватать на него одного. Он не знает, что делать. Я не знаю, любит ли Он меня или действует по-привычке, но он упорно продолжает таскать меня по врачам. Я попросил Его отвести меня завтра на групповое занятие. Сам я ни за что не пойду туда. Я попросил Его заставить меня, притащить в Центр насильно, ударить, если потребуется. Потребуется. Но я буду завтра в Центре. Буду сидеть в кругу "сломленных" людей, слушать их истории, мрачно помалкивать. Но я буду там.

Я снова вернулся к старому врачу. Я хочу работать с человеком, с которым у меня хоть что-то получается. С человеком, который всегда задаёт правильные вопросы, всегда подталкивает в нужном мне направлении.

Мне показалось, или Он тоже был рад снова меня видеть? Может, это неправильно, так привязываться к врачу, но я ничего не могу и не хочу с этим делать. Я вижу результат нашей совместной работы. Я вижу, как Он подстраивается под меня, предлагая новые упражнения. Когда-то был врач, который насильно заставлял меня делать то, чего я не хотел. Он злился и кричал на меня каждый раз, когда я приходил без "домашнего задания". Он сам же от меня и отказался, мотивируя это тем, что я просто трачу Его время. Кто Ему вообще лицензию выдал, нервному такому?

Врач посоветовал мне раз в неделю ходить на групповую терапию. Хотя бы просто посидеть, послушать, необязательно что-то самому говорить или разговаривать с кем-то до или после сеанса. Не знаю, хочу ли я туда идти. Расписание у меня есть. Занятие - по четвергам с 19:00 до 19:45. Посмотрим.

Сегодня она полтора часа заливала мне про мою депрессию. Говорила, как важно с ней справиться, как необходимо быть позитивным и жизнерадостным. Убеждала, что все проблемы от низкой самооценки и травмирующего опыта в прошлом. Она полтора часа не закрывала рот, не давала и слова мне сказать, отвечала за меня на каждый поставленный собой же вопрос. Иногда мне казалось, что, уйди я сейчас из комнаты, Она даже не заметит и продолжит щебетать сама с собой.

Она говорила и говорила. Я следил за тем, как дергается тоненький волосок на Её подбородке в такт движениям челюсти. Тонкий светлый волосок, почти прозрачный, длинный, закрученный в небольшую спираль на полтора витка. Я сконцентрировался на нём, на этом волоске. Мне не было противно или смешно. Я просто наблюдал за ним.

Я не знаю, зачем Он привёл меня к Ней. "Хорошая женщина, помогла Витьку пить бросить, а Наташка после встреч с Ней начала карьеру налаживать". Неужели ему мало было всех тех врачей, которых мы уже обошли? Я лежал в четырёх разных больницах, работал с десятком психотерапевтов. Из них только один смог мне помочь. И то, продвинулись мы не так далеко, но всё же продвинулись. Зачем было уходить от единственного врача, с которым хоть что-то получалось? "Слишком медленно Он тебя обрабатывает! Только деньги с нас тянет! Найдём кого получше". Только получше так и не нашли. Хочу вернуться к старому врачу. С Ним хоть что-то выходило толковое.

Он сказал мне: "Будь сильным", и я был сильным.
Он сказал мне: "Лечись", и я начал лечение.
Он сказал мне: "Перестань разрушать собственное тело", и я перестал.

Он хотел вылепить из меня нечто новое. Собрать по кусочкам разрушенное, разбитое вдребезги. Он хотел, чтобы я стал... другим человеком. Нормальным. Он хотел, чтобы я радостно вскакивал с кровати в 6 утра, шел умываться, улыбаясь своему отражению в зеркале. Он хотел, чтобы я бодро завтракал овсянкой с тостами, надевал костюм, затягивая удавку на шее - галстук. Он хотел, чтобы я резво работал на работе в офисе, за компьютером, отвечая на звонки, разгуливая по коридорам с умным видом и папкой важных документов подмышкой. Чтобы пил кофе из автомата, перешучиваясь с коллегами. Он хотел, чтобы после работы я пару раз в неделю ходил куда-нибудь с друзьями. Например, в бар - пропустить стаканчик. Или в парк, в кино, по магазинам - место не имеет особого значения. Он хотел, чтобы я стал начальником, зарабатывал много денег, выучился на права, купил себе машину, выстаивая часы в километровых пробках. Он хотел, чтобы я женился на милой хозяйственной женщине, которая подарила бы мне 2-3 славных детишек, чтобы она кормила меня домашними ужинами и намекала на то, что я давно не балую ее подарками. Он хотел, чтобы я был счастлив, живя по такому шаблону.

А я не хотел.

Я вообще ничего не хотел. Вру. Я хотел одного: захотеть чего-нибудь. И больше ничего. Захотеть чего угодно: найти работу, найти любовь, покончить с собой - любое желание было бы встречено с радостью.

Я тогда считал себя сломанным. Бракованным. Испортившимся. Со мной можно было сделать всего две вещи: починить (дорого: время+деньги) или выбросить (дорого: душевные страдания+стыд). Он выбрал первый вариант. И я пошел навстречу. Мне ведь было без разницы.

Спустя много месяцев, бесчисленное количество приемов психиатров, неврологов, тонны таблеток и кучи упражнений мы, конечно, немного продвинулись вперед. И в моих "не хочу" появились градации: "совсем не хочу", "сильно не хочу", "просто не хочу", "почти хочу". Большой шаг вперед. Однако, его расстроило то, что его вариант моего счастья попал в категорию "совсем не хочу". Меня, в принципе, это тоже расстроило. Ведь теперь нужно поставить перед собой хоть какие-нибудь "хочу". А их пока нет.

Но я понял некоторые вещи. Например, я не хочу быть сильным. Совсем. Но я сильный. Это вдолбленная в меня черта характера, настолько же постоянная, как "у меня есть позвоночник, две почки и печень". Это данность, с которой нужно мириться. Которую нельзя изменить. И ноша, которую придется нести до конца.

Врач отругал меня. За то, что так и не описал ни одного своего "персонажа". Говорит, что мне нужно серьёзнее подойти к этому заданию. Ругается. Его можно понять, он уже очень долго бьётся над моим случаем. Эмоциональный дядька. Хороший, на самом деле. Но не как профессионал. Он слишком сильно переживает за своих пациентов. Слишком сильно переживает за меня. Он не воспринимает меня, как пациента. Я для него уже как не очень-то дальний родственник. Вроде племянника. Сына двоюродной или троюродной сестры в дружной и крепкой семье.

Я ничего не сказал ему. Не нашёл, что сказать. Да, я не выполнил этого задания за отведённое время. Но это не значит, что я не собираюсь выполнять его вообще. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями и создать тексты, в которых я смогу выложить историю каждого моего персонажа. Так, чтобы не упустить хотя бы самых важных деталей. Что уж о мелочах говорить. Для меня это равнозначно созданию текста о самом себе. О части себя. Или о собственном ребёнке. Который рос у меня на глазах всё это время, проходил через разные испытания или нежился в счастливом неведении.

Да, я мог бы написать сейчас, например, о Ванечке. Написать, что в пятнадцатилетнем возрасте он попал в аварию, унёсшую жизнь его матери, забравшую у него самого правую ногу до самой середины бедра... Мог бы написать, что отец тяжело пережил эту трагедию и продолжать винить себя во всём случившемся (он был за рулём в тот день и почти не пострадал) ещё почти 3 года, пока сыну не исполнилось 18, а потом повесился. Мог бы написать о том, как Ванечка никак не мог прийти к единому решению: сдаться и спиться или бороться за нормальную жизнь, пусть и с пугающим ярлыком "инвалид". Кстати, он с переменным успехом впадает из одной крайности в другую. Но держится. По крайней мере пытается. Не факт, что всё-таки справится. Возможно, ему нужно больше мотивации. Будущее пока видится тёмным и туманным. Я мог бы написать, чем он сейчас занимается, как живёт, поддерживает ли с кем связь, что любит, а что нет, что его радует, а что почти доводит до слёз. Мог бы написать, каким он был в детстве и как любил воровать яблоки у соседей бабушки, к которой ездил каждое лето в августе. Мог бы написать множество мелочей, которые отличили бы его от сотни других таких же "Ванечек". Но не могу. Его история слишком большая, слишком многогранная, чтобы уместить её в одном тексте. Это неуважение.

Врач говорил, что проблема в том, что я не хочу превращать "моих деток" в выдуманных персонажей, описывая их жизнь от третьего лица, лишая их "жизни". Он говорил, что я боюсь одиночества, которым меня накроет, стоит мне только превратить живых в моём представлении людей в героев написанных кем-то историй. Но мне непонятно, о каком одиночестве и страхе может идти речь, если я прекрасно понимаю, что все "мои детки" выдуманы? Кто-то что-то путает.

Я не знаю, зачем это сделал. Это показалось весьма забавным. Необычным. Я мог как будто бы заглянуть за грань доступного.

У меня было восемь разных аккаунтов. Восемь. Они общались друг между другом. Они общались с одними и теми же людьми на протяжении долгого времени, и ни один не высказал подозрений. Восемь человек, которых никогда не существовало. Восемь граней одной личности. И неуёмный интерес. У каждого была своя, хорошо продуманная история. Разные имена, фамилии, дни рождения, города, семьи, финансовые положения, пол, ориентации, увлечения, род основной деятельности. На каждого у меня было досье. У каждого было своё лицо. Это были полноценные личности. И у каждого был свой стиль письма. Одна писала ошибками, иногда балуясь "ЗаБоРчИкОм". Другой использовал вычурные выражения и подбирал самые изысканные синонимы к заурядным словам. Третий был простым, глуповатым и счастливым, чужим для Интернета с его глубоким коллективным несчастьем. Четвёртая была "гламурной кисой" и вела блог о моде. Пятая была закомплексованной толстушкой, которая стремилась всеми силами похудеть и от здоровой диеты и упражнений перешла к полному отказу от пищи. Шестой был мальчиком-геем, начитавшимся всяких рассказов о большой и светлой любви. Седьмой был инвалидом, пережившем автокатастрофу, отнявшую у него ногу и мать. А восьмой был душевнобольным. Они были такие разные, такие особенные. И все они были связаны. Были связаны мной. Все они были лишь порождением моей неуёмной фантазии, не более того. Прекрасные, живые образы со своими проблемами, мечтами и переживаниями.

Каждый из них для меня - отдельный живой человек. Я переживал за каждого. Я сам писал их историю. В моих руках было их счастье и горе. Я мог обрушить на них невыносимые страдания, а мог сделать их счастливыми. И я никогда не знал, что с ними будет дальше. Я просто открывал текстовый редактор и набирал текст. Проверял его, придерживаясь уже написанного, и дополнял досье новой записью. Их сны, их привычки, их взаимоотношения с другими людьми - всё это рождалось под моими пальцами. Иногда я сидел с трёх-четырёх аккаунтов одновременно с нескольких устройств и создавал иллюзию бурной деятельности. Я не боялся, что меня "поймают". Я мог в любой момент удалить "неудавшийся" аккаунт, создать новый. Уничтожить один образ и создать другой. Иногда мне приходилось это делать.

Я не испытываю никакого азарта от того, что "дурю" людей. Я никого не пытаюсь одурачить. Я просто даю волю пальцам, скачущим по клавишам клавиатуры. Они несут историю сами, выписывая перипетии сюжетов и трагедии судеб.

Завести МОЙ блог мне посоветовал врач. Здесь я должен описывать жизни моих героев, рассказывать о них, но никогда не говорить от их лица. Но только здесь.

Я не уверен, что из этого что-нибудь выйдет.